|
ЧАСТЬ 1.
ЖИЗНЬ В ИНГЕРМАНЛАНДИИ (1907
- 1929 годы)
СЕМЬ ЛЕТ ЖИЗНИ ДОМА БЕЗ ОТЦА
ПОМОЩНИЦЫ МАТЕРИ. СТАРЫЙ И НОВЫЙ
ДОМ
Финская (ингерманландская) пословица о старших
дочерях говорит: "Vanhempi tytar - onnen
tytar. Kaik kankaat kuttoo, kaik lapset lukoittaa"
(Старшая дочь - дочь счастья. Все ткани выткет,
всех детей вынянчит). Но будучи старшей (пятнадцатилетней)
среди семи детей, Мари после смерти отца уже было
не до того, чтобы ткать и нянчить младших братьев
и сестер. Ей пришлось заменить своего отца в делах,
связанных с продажей продукции в городе, а также
и по хозяйству дома.
Большая помощь в делах была уже и от ее сестры
Анни (13 лет), кото-рая в скором времени уже сравнялась
со старшей сестрой в физической силе, а потом
и намного превзошла ее в этом. Семь лет после
смерти отца, до замужества в 1929 году, Мари вместе
со своей мамой и сестрой Анни везла семейный воз
и, как говорила ее мама, была "стержнем хозяйства".
В связи с изменением ситуации в стране часть скота
продали. На выру-ченные деньги решили построить
новый дом, так как старый дом стал холодным, а
комната, где временно останавливались башкиры,
после их ухода осталась без печки, вся закопченой
(жгли костер на месте печки, которую разобрали)
и невозможной для проживания. Мари одна из семьи
была против строительства нового дома. Ей был
дорог старый дом, который построил отец, где он
с ними жил и где прошло ее детство. Но верх взяло
большинство. Старый дом был продан сестре белоостровской
бабушки Марии Репонен - Кайсе Акконен и перевезен
в деревню Алакюля.
В этой деревне Алакюля после революции развивались
события по задержанию и "убийству" английского
разведчика Рейли. В них принимал участие пограничник
Тойво Вяхя (красногвардеец из Финляндии), женатый
на жительнице этой деревни. Когда объявили, что
разведчик застрелян и лежит на берегу, местные
ребятишки, в том числе сын тети Кайса - Суло,
бегали смотреть и видели издалека "тело"
(близко никого не подпускали, чтобы не заметили,
что лежит живой человек, который представлял разведчика).
Слухи про "английского шпиона"
дошли и до деревни Кальяла. В это время Мари как-то
вечером вышла в сени и ей показалось, что в углу
стоит человек. Она бросилась обратно в комнату
с криком, что в сенях стоит шпион. Мать взяла
керосиновую лампу и в сопровождении всех перепуганных
детей пошла в сени. Конечно, там никого не было.
В углу висела корзина, на которую через окошко
падал лунный свет и в темноте могло показаться,
что это лицо. Мать бросила корзину на пол и сказала
детям: "Вот он, шпион!"
Когда после революции начались притеснения
ингерманландских финнов, почти все жители деревни
Алакюля ушли в Финляндию, в т. ч. и семья тети
Кайсы (она, муж, дочь Алина, сыновья Антты, Томми
и Суло). После этого дома в деревне были сожжены.
Когда объявили амнистию ушедшим в Финляндию, многие
вернулись на свою землю. Вернулась и тетя Кайса
с дочерью и сыном Суло. Муж Иван и старшие сыновья
остались в Финляндии. Но позднее вернулся и муж
(сперва писал письме, но жена ответила: "Если
есть, что сказать, приди и скажи, а переписываться
не буду"). После возвращения в Россию ее
муж вскоре умер, но он успел поставить дом, вывезенный
из деревни Кальяла.
Когда Мари навещала родственников
в Алакюля, она снова попадала в свой прежний дом.
Те также приезжали в Кальяла, особенно в ягодную
и грибную пору. Их ближайшие леса были на финской
стороне и после закрытия границы они их лишились.
Но недолго пришлось семье тети Кайса
прожить на своей земле и в своем новом доме. При
выселении жителей приграничных деревень, семья
была также насильственно выселена и вывезена в
Среднюю Азию. К счастью, ее сын Суло, еще до выселения
жителей, снова ушел в Финляндию (где потом и жил
до преклонных лет). Оттуда приходил его старший
брат Томми, увидел как тяжело живется теперь на
их родине, и увел Суло с собой. Оставшиеся мать,
сестра Алина с двумя детьми (успела выйти замуж)
были вывезены на юг в Узбекистан, а муж Алины
- далеко на восток. Мать Алины умерла по дороге
в Узбекистан, а ее дети умерли уже в Узбекистане.
Обычная история ингерманландских финнов.
А мамина семья в деревне Кальяла
после продажи отцовского дома занималась строительством
своего нового дома, для чего вначале надо было
срубить лес на участке, отведенном лесником в
лесу, и вывезти его. Новый дом взялся строить
двоюродный брат маминого отца Иван Толппа (также
вернулся из Финляндии с семьей после амнистии)
с пришельцем из Фин-ляндии Вяйняляйненом. Много
им при строительстве помогала и Мари.
Дядя Иван сам поставил печку и новый
дом получился очень теплым. Как и в старом доме
было две избы и сени между ними, но все более
об-ширное.
Когда вселились в новый дом, Мари
долго не отпускало тревожное чувство, что с новым
домом что-то должно случиться. Она по вечерам
обхо-дила весь дом, вплоть до чердака, и проверяла,
нет ли где пожара. И все же семья в доме прожила
лет 11, пока всех жителей этой приграничной деревни
в 1935 году не выселили уже окончательно. После
этого дом еще простоял лет 6 (почти единственный
из прежде большой деревни Кальяла), пока не был
уничтожен во время Великой Отечественной войны
осенью 1941 г., когда финские солдаты его раскатали
на бревна для постройки блиндажа.
При маме дом был построен и так
случилось, что в этом доме ее зас-тало начало
войны и последний раз она побывала в нем едва
ли не накануне его уничтожения (о чем я расскажу
позднее).
ВЕДЕНИЕ ХОЗЯЙСТВА БЕЗ ОТЦА (У ДЯДИ ПАВЛА РЕПОНЕН,
У ДЯДИ МИХАИЛА ТОЛППА, РАБОТА В ЛЕСУ, НА СПЛАВЕ
И ДРУГАЯ)
После смерти отца на время сенокоса
пришлось нанять поденщиков, поскольку в семье
остались только мать с детьми. Но эти двое мужчин
дольше курили, чем работали, поэтому старшие дочери
Мари и Анни в следующее лето сказали, что не надо
никого нанимать и сенокос они возьмут на себя.
Мари умела отбивать косу, чему ее научил отец,
и они хорошо справлялись с этой работой. Сено
складывали в сараи. Их мать в это время занималась
дома скотом, огородом, детьми и другими делами.
Лошади у семьи уже не было и возникла
проблема со сбытом молока - основного источника
дохода. Приходилось нанимать лошадь, а потом за
нее отрабатывать. Или просить за плату подвести
молоко до железнодорожной станции (Белоостров,
Парголово, Левашово). Далее несли молоко на себе
(от подводы до поезда, а в Петрограде от поезда
до покупателей). Это всегда 50 литров молока в
трех бидонах, два из которых несли на плече, а
один в руках (у мамы на всю жизнь сохранилась
боль от этой тяжелой ноши). Молоко теперь разносили
только по домам, а остаток сдавали спекулянтам
на рынке (мальцевском) по низким ценам.
Выезжать из дома необходимо было
рано, часа в 3 утра. Зимой дорога не расчищалась
и теперь ездили по дороге мало (лошадей у хозяев
не стало, да и возить стало нечего). Поэтому иногда
приходилось самим чуть ли не 5 км расчищать дорогу
лопатами. Матери говорили: "Ты убьешь свою
дочь работой". Но, вроде бы, вначале все
шло ей на пользу. Мари взрослела, крепла.
Летом молоко продавали в Сестрорецке
дачникам, куда ходили пешком. Это 15-20 км туда
утром с молоком и вечером то же расстояние обратно.
Мари с молоком ходила часто и была хорошим ходоком.
А ее сестра Анни, хотя физически и более сильная,
с трудом проходила такие длинные рас-стояния.
Как-то ее с дороги даже пришлось привезти домой,
сама не могла больше идти. Потом удивлялась на
сестру, как она выдерживает такие переходы.
Моя уральская тетя Нина, младшая
сестра отца, до сих пор с удивле-нием и благодарностью
вспоминает, как моя мама в 1940 году из деревни
Соломаты (где мы в то время недолго жили у родителей
моего отца) пришла пешком в г. Кунгур (Пермской
области) за 45 км, где она училась в педа-гогическом
техникуме, и принесла ей из дома мешок сухарей
(а у них был паек - 200 грамм хлеба в день), а
потом также пешком прошла эти же 45 км обратно
в деревню. В молодые годы для мамы ходьба на любые
расстояния была привычна.
В Петрограде иногда требовалось
где-то оставить пустые бидоны из-под молока, чтобы
сделать необходимые покупки для дома. Находили
для этого разные способы. Так, как-то одна из
соседок по деревне дала маме такой адрес, где
можно ненадолго оставить бидоны: напротив потребительского
общества войти во двор дома, калитка в который
открывается с трудом, а там в квартиру, где на
подоконнике лежит серая кошка. Действительно,
калитку было трудно открыть, серая кошка на подоконнике
лежала и бидоны разрешено было оставить.
***
Кое-какую помощь в продаже молока
оказывала жена маминого дяди Павла Репонен из
села Белоостров. У них была лошадь и она или кто-нибудь
из дядиных детей приезжали в деревню за молоком,
которое потом развозили клиентам. По истечении
какого-то времени производили взаимо-расчеты.
Она была второй женой дяди Павла
и мачехой (притом злой, как в сказках) его детям:
Марии, Каапре и Элиде. Дядя на ней женился в 1919
г., когда его старшей дочери Марии было 12 лет,
а остальные дети были еще меньше. Его старшая
сестра Кристина (мамина мама) не одобряла его
выбора и на свадьбу не пошла, а послала представителем
от семьи старшую дочь Мари (также 12-летнюю).
Тогда время было голодное и единственным свадебным
угощением была пшенная каша с киселем.
Первая жена у дяди Павла была красавица
с хорошим характером. Она умерла во время родов
- сына Иоханеса, который потом без матери не дожил
и до года. Вторая его жена была некрасивая, толстая
и злая. Еще до замужества о ней ходили плохие
слухи. Особенно она невзлюбила свою старшую падчерицу
Марию (мамину подругу с ранних детских лет и до
ее смерти в пожилом возрасте в Петрозаводске).
Когда Мария, учась в педогогическом техникуме
(на финском языке), приезжала каждую неделю в
выходной день домой за продуктами, мачеха прямо
ей говорила, что "тебе не жить, я тебя отравлю".
Не отравила, но не дала ей окончить
техникум. Потребовался уход за ее больной матерью,
которая после ее замужества осталась жить одна
в домике у озера (искусственное "озеро"
было создано плотиной на реке Сестра). За уход
за ее матерью и ведение ее хозяйства мачеха обещала
дать Марии этот дом в приданное после смерти матери.
Но обещания потом не выполнила.
В этом домике летом жили дачники,
в том числе в один из сезонов там находились известные
писатели: Бунин, Горький и еще с ними кто-то третий
(очень полный). Мария уже далеко после войны увидела
в журнале фотогра-фию, на которой узнала прежних
дачников, которых когда-то обслуживала (в то время
она не знала, кто жил в их домике).
Дети дяди Павла мачеху побаивались
и не смели ей перечить. Но моя мама, когда та
попыталась недоплатить ей за проданное молоко,
высказала все, что она о ней думает и еще добавила:
"Кого вы обираете? Знаете, что мы живем без
отца и в семье одни дети. Если не заплатите полностью
- скажу дяде Павлу. И моей ноги в этом доме не
будет, пока вы здесь живете". Побежала, хлопнула
дверью, а пальто забыла, вернулась - схватила
пальто. Недалеко находились Каапре (рубил еловые
лапы на подстилку корове) и Элида, они слышали
весь разговор и были довольны разносом, который
получила их мачеха. Когда Мари вернулась за пальто,
Каапре посмеялся, что все-таки вернулась в дом,
значит еще придешь.
Дядя Павел Репонен в то время работал
в волостном управлении (позднее был бухгалтером
на оружейном заводе в Сестрорецке) и мачеха немного
опасалась его вмешательства в ее коммерческие
дела, а также в ее отношения с его родными (хотя
он был, как говориться, у нее "под каблучком").
Дядя Павел был грамотным человеком, хотя не закончил
четырех классов, но много занимался самообразованием.
В школе он учился отлично, шел на золотую медаль
(тогда их давали даже по окончании четырех классов,
учитель при этом также получал поощрение). Но
незадолго до окончании школы случился казус, он
нашалил в классе: завязал тесемки фартуков впереди
сидячим девочкам-сестрам. На беду, эти девочки
были дочерьми старосты волостного управления и
учитель, приверженец чинопочитания, потребовал,
чтобы Павел на коленях просил у девочек прощения.
Тот отказался это делать и больше в школу не пошел.
Когда учитель пришел домой к его отцу, отец Павла
сказал, что если бы он поставил его на колени
в угол класса, он бы не возражал, но на колени
перед девочками его сын становиться не будет.
Так четвертый класс остался незаконченным и золотая
медаль не была получена. Далее Павел пополнял
свое образование самостоятельно.
Его старшая сестра Кристина (мамина
мама) также была способной девочкой. Она закончила
только два класса, но зато в конфирмационной школе
была награждена библией, что тогда свидетельствовало
об особых успехах в учении. Она свободно (и много)
читала на финском и русском языке и была одной
из немногих в деревне Кальяла, которая выписывала
газету (привозили с почтой с почтовой станции
Белоострова).
Дядя Павел все же разошелся со своей второй женой,
о чем Мари узна-ла, когда случайно встретилась
с ним в магазине в Белоострове, куда зашли с дядей
Андреем Толппа по пути из Петрограда. Он ей сказал:
"Теперь заходи к нам, ее больше нет (значит,
дети передали ему сказанные ею слова мачехе, что
ноги ее там не будет, пока та в доме).
Через некоторое время дядя Павел
пришел к своей сестре в деревню Кальяла и попросил,
чтобы та отпустила на время к нему Мари вести
домашнее хозяйство (его старшая дочь Мария в это
время дома уже не жила, она совсем молодой вышла
замуж за двойного тезку своего отца - также Павла
Репонен). Но его сестра старшую дочь не отпустила,
а отправила Анни сроком до Нового года.
Анни, хотя была еще молоденькой
девушкой, но характер имела реши-тельный. Мачеха,
которая еще продолжала жить в доме мужа, скоро
в этом убедилась. Об их отношениях можно сказать,
что "нашла коса на камень". Мачеха была
отстранена от хозяйства, ключи от погреба и кладовых
у нее были изъяты. Анни с Каапре утром до ухода
в поле или на заготовку дров даже собирали все
яйца от кур, чтобы не достались мачехе, т. е.
держали ее в "черном теле". Та наконец
не выдержала такой жизни и спросила у Анни, долго
ли она здесь будет жить. Та ответила: "бессрочно,
сколько захочу". Кончилось тем, что мачеха
наконец ушла жить в свой дом у озера.
Со временем она захотела помириться
с мужем и стала готовить ему пакеты с угощением,
которые просила Анни и его детей передавать ему.
Но те решили, что пакеты заговоренные и бросали
их в ближайший ручей. Мачеха окончательно была
изгнана из семьи и дома.
Но вскоре этот большой добротный
дом по разным причинам покинули и хозяева (в частности,
Элида вышла замуж) и в нем стало находиться какое-то
административное учреждение.
***
Пользовалась мамина семья иногда
лошадью дяди Михаила Толппа, брата отца, за что
обычно отрабатывали на его поле.
Когда мамин отец с его братом Михаилом
были призваны на фронт при наступлении армии Юденича,
Михаил ушел в Финляндию, за что семья его была
выселена из деревни. Но после объявления амнистии
для ушедших в Финляндию, дядя Михаил и его семья
вернулись в свой дом.
У братьев была общая граница между участками и
с каждым годом при пахоте у дяди Михаила эта граница
хоть ненамного, но отодвигалась в их сторону.
Мамина мама к этому относилась философски: "пускай,
ему придется больше работать, а нам меньше".
Но кончилось тем, что никому не пришлось работать
на своей земле, когда всех жителей из деревни
выселили.
Дядя Михаил был ярый на работу и
этого же требовал от других. Но трудно от посторонних
ждать такого же энтузиазма, как в работе на себя.
Мама вспоминала, как она с сестрой Анни и троюродной
сестрой Кристиной Толппа (в замужестве Укконен)
сажали картошку на поле дяди Михаила. Дядя Михаил
за первым завтраком предупредил, чтобы ели больше,
так как второго завтрака не будет, а обед будет
только после окончания посадки картофеля (в деревне
тогда было принято завтракать дважды: рано утром
пили кофе, а позднее ели поплотнее). Мамина мама
от своего дома увидела, что прошло уже время второго
завтрака, а девочки все еще работают на поле.
Она догадалась в чем дело и принесла всем по куску
пирога. Ей ска-зали про время обеда и она прикинула,
долго ли еще сажать картошку. А сажали ее так:
дядя на лошади делал борозды, девочки туда бросали
картошку по клубню и сверху лопатами клали навоз.
Бабушка видит , что при таком методе работы девочки
останутся и без обеда и посоветовала им ускорить
процесс посадки: бросать картошку не по клубню,
а сыпать в борозду понемногу прямо из корзины.
Работа, конечно, пошла быстрее, не успевали покрывать
картошку навозом.
За этим "преступлением"
их чуть не застал дядя Михаил. Кристина заметила
его приближение и стала прямо руками забрасывать
картошку навозом. От своего дома увидела опасность
и бабушка, прибежала ей помогать. Осенью дядя
Михаил удивлялся, почему местами картошка выросла
мелкая. Но картошки у него всегда было много и
он ее продавал.
Так как почти у всех картофельное
поле было большое, то картошку окучивали не лопатами,
а проходили на лошади сохой, а затем местами подправляли
граблями. Копали картошку также не лопатами, а
специальными копалками. Собирали картошку сразу
в три корзины: в одну - на посадку в следующем
году, куда шла вся картошка из одного гнезда,
если она была приблизительно одного оптимального
размера, в другую корзину собирали мелкую картошку
на корм скоту и в третью корзину - всю остальную
картошку.
***
Кроме основного дохода от продажи
молока, в семье были и дополни-тельные заработки.
Зимой немного зарабатывали работой
в лесу, разбирая завалы (в Парголовском районе
ранее были большие леса, которые вырубались).
Обычно Анни с Кристиной Толппа пилили, а Мари
колола и укладывала дрова.
Отходы можно было брать домой. Также
зимой вязали на заказ (своим деревенским) в основном,
мужские свитера. Шерсть была от своих овец. Овцы
были белыми и шерсть хорошо красилась в любой
цвет. В семье распределялась работа: Анни чесала
шерсть, мать пряла, а Мари вязала. При этом она
еще читала. Сперва мать пыталась запретить ей
читать при вязании, но затем отступилась, так
как заметила, что чем интереснее книга, тем скорее
шло вязание. Для себя дома ткали широкие тонкие
полотна, которые использовались на простыни (ryysytakki),
а также половики. Вышивались гладью скатерти,
накидки, занавески, на них делали мережки и т.
д. (девочек клана Толппа вышиванию и другому рукоделью
обучала жена дяди Ивана - тетя Хеду). Девушки
любили собираться для рукодельничанья небольшими
группами в разных домах деревни.
Весной работали на сплаве леса по
реке Сестра. Как-то их бригаде из шести человек
достался штабель бревен, отстоящий довольно далеко
от реки. С учетом этого, десятник определил им
повышенную плату за работу: не 50 коп. за 1 м,
а 1 руб. 50 коп. (всего было 18 м). А они обнаружили
у штабеля за кустарником ручеек, вырубили кустарник
и по ручейку баграми спокойно сплавили бревна
в реку. В тот раз хорошо заработали.
Летом собирали чернику (в тех краях
она была крупная, как клюква), малину, землянику,
белые грибы и продавали их на рынке.
СЕСТРЫ И БРАТЬЯ. СМЕРТЬ БРАТА МИХАИЛА
Мари часто по просьбе своих младших
братьев и сестер и их друзей привозила с Петрограда
разные школьно-письменные принадлежности (чернила,
карандаши, ручки, резинки и прочее). Тогда в городе
был магазин, где продавали литературу на финском
языке и разные канцелярские товары. Одежду также
покупали в городе, в основном, в магазинах на
рынках.
Хозяевами большинства магазинов
были евреи. У них считалось плохой приметой, если
первый покупатель уйдет без покупки (дорог почин).
Этого старались не допускать. Как-то Мари с сестрой
Анни пришли в такой мага-зин покупать Анни демисезонное
пальто. У них было с собой 35 руб., а за пальто,
которое им приглянулось, запросили 83 руб. (правда,
вначале цену наполовину завышали, чтобы потом
торговаться). Мари сказала, что дает 23 руб. Продавцы
стали хвататься от удивления за голову и просили
надбавить. Стала надбавлять по 50 коп. Те ругают
их, но и не отпускают. Анни от страха уже стала
плакать. Она где-то слышала, что в магазинах иногда
опускается пол и люди проваливаются или их грабят.
Мари дошла до 28 руб. 50 коп. и сказала, что больше
они дать не могут, так как им надо оставить денег
на обратный билет.
Продавцы уже были измотаны торгом,
но первых покупателей не хотели отпустить без
покупки и пальто продали за эту небольшую цену.
На сэкономленные с большим трудом деньги Мари
еще купила себе (уже на другом рынке - Сенном)
шерстяной платок и кое-что по мелочам.
В семье подрастали дети. Когда умер
отец, самым младшим детям всего было: Тююне -
1 год, Айно - 3 года, Матвею - 5 лет. Если у Тююне
спрашивали про отца, она отвечала, что у нее его
и не было, а есть мама и Мари.
В одно время в школу ходили все
три брата (Михаил, Туомас и Матвей) и с ними за
"компанию" маленькая сестра Айно, которая
не достигла еще школьного возраста. Сумок или
портфелей тогда не было. Книжки и тетради заворачивали
в платок и носили на спине. Часто и Айно добиралась
в школу и со школы на спине старшего брата Михаила.
В школе сидела Айно с братом Матвеем, с которым
они очень дружили, но от которого ей иногда пребольно
доставалось. Она спрашивала у своего троюродного
брата и ровестника Михаила (сына дяди Андрея Толппа):
"Ты бы заплакал, если бы тебя стукнуть кулаком
Матвея?" Она не плакала. Хотя Айно первый
год ходила в школу только вольнослушательницей,
тем не менее этот год ей зачли и на следующий
год ее определили во второй класс. Это дало повод
Айно при получении замечаний по учебе говорить:
"А зачем посадили во второй класс, я не просила."
Детей в семье было много и к ним
домой любили приходить их двоюрод-ные и троюродные
братья и сестры, друзья. Мама поощряла такие сборища
и запрещала своим старшим дочерям Мари и Анни
одергивать понапрасну детей. Она говорила, что
дети должны оставаться в своем детстве и что она
им тоже в свое время не запрещала баловаться.
Особенно весело было детям на Рождество, которое
праздновалось две недели во время святок - от
Рождества до Крещения (loppiainen). Елку ставили
в домах всего на один день. На ее вешали конфеты,
пряники и прочие лакомства. Приходили гости, праздновали,
потом все с елки снималось, раздавалось и елку
убирали. На следующий день такую елку устраивали
в другом доме, куда шли в гости, потом в третьем
и т. д., т. е. елку не устанавливали в один вечер
во всех домах, а в разные дни и, таким образом,
праздник детям продлевался. На рождество также
лакомства давали скоту: черный хлеб с солью. А
для птиц выставляли сноп с колосьями, который
для этой цели специально сохраняли с осени.
Мать была снисходительной и демократичной
(так, например, ставили на голосование, какую
еду готовить на день), но в то же время требова-тельной
и строгой. Она никого из детей не выделяла и если
кто-нибудь из детей провинится, наказывались все.
Поэтому дети друг друга одергивали, чтобы не рассердить
маму. А была она вспыльчивой, но отходчивой. Ее
сыновья в шутку иногда сравнивали ее с можжевельником,
который сильно искрит при горении. Скажут: "Raiskaa
kuin kataja pehko" (потрескивает, как куст
можжевельника) и она засмеется.
Зная положение многодетной семьи
после смерти хозяина, когда дети стали подрастать,
к ним стали приходить нанимать детей в пастухи
и няни. Мать всем отказывала и говорила, что здесь
пастухов и нянь нет.
Мари, Анни и даже Михаил работали
по хозяйству, а дома обычно с детьми оставался
Туомас. Относился он к своим обязанностям добросовест-но,
а к младшим - строго, требовательно, но справедливо
(недаром потом стал учителем, практика у него
была уже большая). После уборки в доме, кормил
детей (сам на два года старше Матвея) на кормокухне,
а не в доме и в дом никого не пускал, чтобы сохранить
там чистоту до прихода матери. На огороде всем
отмерял грядки для прополки и после окончания
установ-ленной нормы разрешал гулять.
В свободное от работы и учебы время
дети играли. Тогда в ходу были подвижные игры:
зимой лыжи, летом городки, ходьба по жердям забора,
ла-занье по деревьям. Когда пасли коров, играли
в ножички (бросали их ост-рием в землю). Была
еще такая игра (состязание): двое садились на
пол или землю, один напротив другого, упирались
вытянутыми ногами, брались за руки и в таком положении
пытались приподнять друг друга. У Анни в этой
игре не было равных. Ее называли "сухостойкой",
но была она сильней. Как-то при этой борьбе оказались
врач и начальник заставы, и врач в шутку предложил
начальнику сразиться с Анни. И под общий смех
Анни того перетянула. Силу Анни характеризует
еще такой эпизод. Как-то трое взрослых ребят хотели
опустить Анни в подпол, так она сама их одного
за другим туда опустила.
Старшая сестра Мари всех братьев
вывозила в первый раз в Петроград. Никто из них
до этого не видел больших домов, трамваев, рынков
и их реакция на это соответствовала их характерам.
Старший из братьев Михаил был быстрый,
веселый мальчик. Попав впервые на рынок и увидев
выставленные открытые мешки с семечками, он цапнул
пригоршню. На замечание сестры, что без оплаты
брать нельзя, он сказал: "А зачем они выставили".
Младший из братьев Матвей по характеру был молчаливый,
серьезный. Попав впервые в город, ничего не спрашивал,
ничему не удивлялся. Наконец, сестра, когда они
ехали на трамвае говорит: "Мы едем на трамвае",
на что он отвечает: "А я так и думал."
Когда брат Туомас закончил в деревне
начальную школу (4 класса) и захотел учиться дальше,
Мари устроила его на частную квартиру в Петрограде.
Его согласилась принять к себе финская
семья Картунен (жили напротив тюрьмы "Кресты").
В оплату им привозили с деревни картофель и другие
продукты. У них Туомас завтракал и ужинал, а обедал
в столовой школы, на что уже требовались деньги,
в которых у семьи была всегда большая нехватка.
***
В 1926 году семью постигло большое
горе - утонул старший сын тринадцатилетний Михаил.
Он уже стал входить в силу и заменял в доме мужчину.
Был он добродушным, быстрым, веселым, имел замечательный
голос (как и его отец) и не раз пел на вечерах
художественной самодеятельности, которые иногда
устраивались в деревне. На одном таком вечере,
спустя некоторое время после смерти отца, он спел
песню, которая заставила прослезиться многих слушателей.
Это была, вероятно, народная песня, но она очень
соответствовала случившемуся событию.
"Ala itke aitini, ala aiti Kulta,
Vaikka vaan isani, on jo musta multa.
Ala muista murhetta. Juol on kirkas taivas.
Poikas torjuu puuhetta, vahentapi vaivas.
Anna ajan ehtia, huoles mina maksan,
Leipa paisu levia, koska kuntaa jaksan."
(Это обращение сыне к маме после смерти отца с
просьбой, чтобы она не плакала и обещанием, что
сын со временем отблагодарит ее за заботу, поможет
отодвинуть нужду и горе и в доме прибавиться хлеба,
когда он сможет пахать).
Но это обещание Михаил не смог выполнить.
Он утонул на пограничной (тогда) реке Сестра -
во время сплава попал под бревна. Его мама с сестрой
Анни как раз в это время работали на сплаве, но
были в другом месте. Тогда по этой реке весной
по графику поочередно сплавляли лес то российская,
то финская сторона.
Случилось это так. Михаил (13 лет)
с братом Туомасом (11 лет) пошли искать коров,
которые ушли в лес. Был жаркий день и Туомас захотел
пить. Подошел к реке, наклонился к воде, а берег
обломился и он упал в воду. Михаил бросился вслед
за братом в реку его спасать. Но Туомаса вынесло
водой на другой финский берег, где он уцепился
за куст, а его брат Михаил исчез под водой. Когда
Туомас это увидел, то пытался броситься обратно
в реку - искать брата, но его силой удержал случайный
свидетель происшествия.
Михаила искали в реке много дней
жители и с российской, и с финской стороны, но
обнаружили только через две недели, когда спала
вода, на финском берегу на кустах, далеко от деревни.
Он, видно, сразу в воде попал под бревна и не
смог выплыть.
Одежда у него была содрана, он уже был неузнаваем,
но Мари его сразу узнала по ногам, которые в детстве
ей часто приходилось мыть по вечерам, а в подростковом
возрасте, когда он стал пасти коров, обувать спящего
рано утром, чтобы дать ему подольше поспать.
Выдали Михаила у моста, по которому
прежде ходили в Тонтери. Соб-рались ближайшие
жители с российской и финской стороны реки, пограничники.
Среди присутствующих был продавец магазина деревни
Тонтери. Он спросил (через реку) у Мари: "Это
утонул тот Михаил, который "мужчина"?".
Продавец вспомнил разговор десятилетней давности.
Мари, еще девочка, покупала своему 3-х летнему
брату фартук (маленькие мальчики тогда носили
фартуки с тесемками крест накрест сзади и с пуговицей
на плече). Он спросил у 9-летней Мари, для кого
она покупает. Та ответила: "Для Mikko (Михаила)"
- "А кто такой Микко?" - "Mikko
on mies (Микко - мужчина)".
Российские пограничники не пустили
жителей на мост, чтобы взять тело. Пришлось кинуть
через реку вожжи и перетянуть тело по воде с фин-ской
стороны реки на российскую. Потом были затруднения
с погребением, так как из Левашова потребовали
привезти тело туда, чтобы удостовериться, что
смерть не насильственная. Мари поехала в Сестрорецк
хлопотать о раз-решении похоронить. Разрешение
было получено и об этом по телефону сообщили в
Левашово и далее семье.
Но из-за этих хлопот Мари не успела
вернуться к похоронам брата Михаила. Его, как
и отца, похоронили в ее отсутствие на кладбище
у лю-теранской церкви в Белоострове.
Похожая история у реки случилась
и с Мари, но со счастливым концом. Они с двоюродным
братом Матвеем Толппа искали лошадей и когда Мари
подошла к реке, краешек берега, на котором она
стояла, обвалился в воду и она оказалась в реке.
Плавать совершенно не умела и если бы не присутст-вие
и помощь брата (вытащил ее с помощью веревки),
то последствия могли быть самыми печальными.
До смерти Михаила, его братья Туомас
(11 лет) и Матвей (9 лет) всё ссорились между
собой, выясняли отношения, и они нуждались в добродушной
опеке старшего брата. Спали все трое на одной
постели, Михаил посередине. Теперь они остались
одни. Смерть старшего брата примирила и сблизила
оставшихся мальчиков.
ПОГРАНИЧНИКИ И МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ
С закрытием границы с Финляндией
и, соответственно, прекращением постоянных сношений
между финскими и российскими жителями, вся жизнь
в деревне Кальяла резко изменилась. Из оживленной
деревни, через которую проходила проезжая дорога
из Финляндии в Россию, по которой постоянно проезжали
возы с товарами, она превратилась в отдаленную
деревню "медвежий угол", как ее стали
называть в райцентре, в которую и попасть можно
было (в скором времени) с российской стороны только
по специаль-ному пропуску. Если учесть, что город
Петербург "кормил" жителей этой деревни,
как и всех других ингерманландских финнов (или
в прямом смысле слова - наоборот), то можно понять,
чем становилось для жителей отдаление от города.
Потом потребовалось наличие пропуска
и на небольшое удаление от деревни по хозяйственной
надобности, но в первые годы после революции было
посвободней. Тогда пускали пасти коров и косить
сено к самой реке (пограничной).
Как-то Мари и Анни пасли коров у
реки, а с финской стороны перешли реку два пограничника,
чтобы поболтать с девушками. В это время корова
перешла реку на финскую сторону: там была посажена
рожь, которая коров постоянно привлекала. Мари
побежала за ней через реку (в этом месте было
мелко). Финские пограничники смеются: "Иди,
иди, вместе с коровой заберем, будет приданое".
С приграничными жителями Финляндии
проводились "бартерные сделки" (натурообмен).
Так, в Финляндии не было пшена, а эти жители раньше
всегда покупали его в Петербурге и привыкли к
пшенной каше. Поэтому им в копне сена на российской
стороне оставляли мешок пшена, а на другой день
взамен находили что-нибудь необходимое для себя,
например, ткань, которая в России тогда была дефицитом,
но очень требовалась для пошива одежды. Был такой
случай. Анни с братом Туомасом косили сено, а
на другой стороне реки также косили сено их знакомые
по прежним временам. Те с поленом кинули через
реку для Анни кожаные рукавицы. Она их спрятала
под сено в одну из копен. Когда пришли российские
пограничники, она их предупредила насчет той копны,
что там осиное гнездо и чтобы близко к нему не
подходили. Когда позднее стала носить рукавицы,
бдительные пограничники спросили, откуда они (знали,
что была распространена местная "контрабанда").
Ответила, что купила на барахолке в Петрограде.
А там действительно, что угодно можно было купить.
Приблизительно с 1924 года на границе
появилась застава и с каждым годом строгости все
увеличивались. Теперь, чтобы пройти на покос,
надо было каждый день брать пропуск.
Лишились местные жители и многих
ягодных и грибных мест в лесу. Вся жизнь деревенских
жителей проходила на глазах пограничников и под
их контролем. Но у местных жителей было преимущество
в знании местности и им часто удавалось "провести"
пограничников, особенно новичков, которые проявляли
излишнее рвение.
Как-то один из таких новичков застал
Мари и Анни в лесу за сбором ягод в запрещенном
месте. Он их, как нарушителей, повел на заставу,
что была в километре от деревни (вскоре заставу
с горы перевели дальше в лес на место, где до
революции располагались казаки). Мари и Анни незаметно
перешли на другую тропу, которая вела в деревню,
а не на заставу. Он этого за разговором не заметил,
да еще и не знал всех троп. Когда неожиданно для
него пришли к деревне (а здесь он их арестовать
уже не имел права), то пограничник, разозлившись,
выстрелил в воздух, чем поднял тревогу, за что
потом был наказан.
Еще был случай. Мари с Анни косили
у реки. При этом Анни громко пела, голос у нее
был хороший. На финской стороне тоже косили и
вступили в разговор по поводу ее пения и песни.
Разговор услышал молоденький пограничник, финского
языка он не знал и за разговор с иностранными
гражданами арестовал сестер и увел на заставу,
где их заперли в красно-армейской бане. Те к тому
времени уже успели раскидать сено для просушки
и пока что могли отдохнуть, поэтому с удовольствием
растянулись на полке. Вскоре их вызвали на допрос
к политруку. Анни сразу объявила, что русского
языка она не знает и пусть говорит Мари. Мари
начала обьяснять на русском языке: "Анни
пела...". Анни услышала свое имя и прерывает
ее: "Ты на меня не сваливай". А те смеются:
"Ты же не понимаешь по-русски". Их мать
узнала об аресте дочерей и принесла им обед, но
вернулись уже все вместе, их отпустили.
Но однажды встреча с пограничниками
действительно могла закончиться плохо для Мари.
Она сидела на жердях забора у своего дома и разговаривала
с учителем школы Вальтером Суни. К ним направились
два пограничника (были немного навеселе) со сторожевой
собакой, видно, хотели с ней полюбезничать. А
она пьяных никогда не любила, при их приближении
встала, и пошла домой. Им это не понравилось и
они дали команду собаке задержать ее. К счастью
она была уже недалеко от двери, побежала, открыла
её и захлопнула за собой. Собака с такой яростью
набросилась на дверь, что даже пограничники испугались.
На следующий день они трезвыми пришли извиняться.
Когда после революции начались притеснения
и аресты ингерманландских финнов, многие из них
стали уходить в Финляндию, в том числе и с деревни
Кальяла.
Уходили ночью и днем, налегке и со всем скарбом.
Это всем становилось известным и дети, конечно,
тоже об этом слышали.
В начале этого "исхода",
еще до установления пограничной заставы у деревни,
Анни и ее подружка, тогда совсем девочки, тоже
решили "уйти в Финляндию". Они перешли
пограничную реку Сестра, зашли в ближайший дом
и говорят хозяйке: "Мы ушли в Финляндию".
Жители ближайших деревень с российской и финской
стороны до революции постоянно общались и хорошо
знали друг друга. Дали знать матерям девочек и
беглецам пришлось вернутся в Россию.
С годами переход ингерманландских
финнов в Финляндию увеличивался. При этом применялись
разные способы, чтобы обмануть бдительность пограничников.
Так, две сестры из деревни взяли пропуск на подход
к реке для стирки половиков. Потом они целый день
вдвоем носили бак к реке и обратно, якобы с половиками.
На самом деле они переносили к реке наиболее цен
ные вещи, одежду. А затем, захватив все это, перешли
реку.
Или мамина ближайшая соседка Хелена
(Хелка) Терявяйнен убежала с мужем и своим младшим
братом в свою свадебную ночь прямо от свадебного
стола. Гости еще гуляли на их свадьбе, а жених
с невестой исчезли. Утром обнаружили на кустах
у реки фату невесты. Позднее в Финляндию перебралась
также сестра этой невесты - Кайса. Зато их три
оставшиеся сестры со временем были выселены, как
и все жители деревни. Потомки двух сестер и сейчас
живут на самом севере Красноярского края, а старшей
сестры - в Казахстане, куда ранее были выселены
их матери (бабушки).
Местные жители хорошо знали, где
река мелкая и где глубокая, а так же маршрут пограничников
и в удобное время переезжали реку даже на телегах.
Пока пограничники занимались одними беглецами,
в другом месте уезжали другие, что было заранее
сговорено. Когда беглецы оказывались на финской
стороне реки, в них пограничники уже не имели
права стрелять.
Некоторые молодые пограничники удивлялись,
почему народ уходит. Им отвечали: "А вы подумайте".
Когда была объявлена амнистия для
тех, кто ушел в Финляндию, многие вернулись, поверив
обещанию спокойной жизни, так как лучше жить хозяином
на своей земле, чем ютиться "в людях".
Потомки тех, кто тогда и позднее
ушли в Финляндию и не вернулись и теперь живут
там, или в Швеции и других странах, а многие потомки
тех, кто тогда остался в России, или вернулся
в Россию, живут и теперь еще в Сибири, Средней
Азии, Казахстане и других отдаленных районах,
которые для сталинского режима считались наиболее
подходящими для проживания ингерманландских финнов.
РАЗВЛЕЧЕНИЯ МОЛОДЁЖИ В ДЕРЕВНЕ.
СВАДЬБЫ
Какие бы ни были внешние обстоятельства,
молодежь всегда стремится собраться вместе и повеселиться,
то же и в деревне Кальяла.
Летом собирались в сосновом бору
в центре деревни под горой. На краю бора была
танцплощадка и качели. Танцевали под гармошку
(польки, падэспань, вальсы и др.). Единственный
гармонист был без ног и его (и его гармонь) ребята
приносили на руках из дома по мере надобности.
Тогда было принято, что если парень
пригласит девушку на танец, то она должна пригласить
его на следующий танец. Если она этого не делала,
то это считалось большой обидой для парня и этого
старались не допускать. Как-то Мари танцевала
с парнем из Термолово (приходили на танцы ребята
с этой и других деревень), но лица не запомнила,
а только клетчатую кепку. Но так как именно такие
кепки были тогда в моде и их носили многие, она
оказалась в затруднении, кого ей необходимо пригласить
на следующий танец. Хорошо подружка оказалась
более внимательной, подсказала.
Играли и в народные игры, например
"piiri leikki" (круговая игра), которая
в итоге также была связана с танцем. В белые ночи
танцевали всю ночь до восхода солнца: на западе
только что была заря, а на востоке уже виден восход
солнца (как сказал Пушкин - "Одна заря сменить
другую спешит, дав ночи полчаса").
Часто после танцев Мари, Анни, их
троюродная сестра Кристина, дру-гие двоюродные
и троюродные сестры несли туфли в ремонт своему
дяде - Ивану Толппа. Тот ремонтирует и сокрушается:
"Знал бог, чем меня наказать, дал целую кучу
племянниц". Этот дядя был большим шутником.
Вот он учит племянниц, как надо лечить ангину:
"Надо взять ссаный женский чулок, насыпать
туда горячего песку, обмотать шею и т. д.".
Девочки спрашивают: "А нельзя ли взять чистый
чулок?". Отвечает: "Можно, конечно,
и чистый, да у вас же его нет". Он и сам
любил повеселиться и иногда появлялся на танцах.
Мама помнит, что танцевала с дядей.
У этого дяди Ивана была единственная
дочь Лемпи, которая хорошо пела. Ее следы затерялись,
когда обоих родителей арестовали и сослали, а
потом вскоре выселили и всех жителей деревни.
Доходили до родных слухи, что в одно время она
работала агрономом где-то в Вологодской области.
В прежние времена взрослые парни
часто дрались и дрались жестоко: с ножами и что
попадется под руку, например, с железными кругами
с печки. Дрались не по какой-то особой причине,
а просто из-за любьви к драке, ребята приходили
на свадьбы из Финляндии специально для этой цели.
На таможне с ножами не пускали, так они отдавали
все ножи сыну таможенника, который был с ними
в сговоре, тот проносил ножи, а на российской
стороне возвращал им.
Мари (еще девочкой) как-то с сестрой
Анни, троюродными братом Иваном Толппа и сестрой
Кристиной Толппа сидели на дереве, а под деревом
прошли ребята из Финляндии на деревенскую свадьбу
и дети слышали, как они хвалились, что сейчас
будет хорошая драка. Мари и Анни за-беспокоились,
так как их отец также ушел на свадьбу. Но вскоре
они снова увидели этих же ребят, те неслись по
полю в сторону границы, а за ними бежали кальяловские
ребята.
Когда на заставе драчунов задерживали,
то в наказание их заставляли пилить дрова, мыть
полы. После революции парни по старой "традиции"
все еще иногда дрались на свадьбах и на танцах.
Но новая власть на эту забаву уже не смотрела
"сквозь пальцы". Одна из драк на свадьбе
в соседней деревне кончилась отправкой четырех
ребят в Сибирь в Красноярский край на два года.
Среди них были двоюродный брат Мари - Матвей Толппа
и двоюродный брат ее отца - Михаил Укконен (возрастом
на год моложе своей племянницы Мари).
Матвея еще до того случая приходили
арестовывать за буйное поведе-ние (во хмелю).
Тогда его спасли Мари с подругой, которые увели
его с танцев до того, как за ним пришли, заперли
его в бане. Он сказал Мари: "Сестра, я тебя
всегда слушаюсь". Этот Матвей (старший сын
дяди Матвея, Иван (старший сын дяди Андрея) и
Мари (старшая из детей Туомаса) крепко дружили
с раннего детства. Как-то еще в детстве, в своей
компании Матвей обьявил, что когда вырастет, то
женится на Мари. Ивану такое развитие событий
не понравилось, однако спорить не стал, признавая
преимущество возраста Матвея (тот был на год-два
его старше, а он на год старше Мари), но сказал,
что когда Матвей уедет за дровами, то он Мари
у него украдет.
Матвей из Сибири уже не вернулся,
сгинул там. Трое других вернулись. Один из них
по возвращении сказал: "настоящая Сибирь
- это здесь, в деревне" - и уехал обратно
(обстановка в деревне к тому времени разительно
изменилась в худшую сторону). Другой, кажется,
ушел в Финляндию. А Михаил Укконен с женой Кристиной
(троюродной сестрой Мари) снова попадет в Сибирь
во время войны, откуда они вернутся (в Карелию)
уже после войны с сыном Тойво.
В последние годы проживания в деревне
людям стало уже не до люби-тельских драк, хватало
и без того "острых ощущений".
***
Школы в деревнях использовались и как культурные
центры. Там ставили спектакли, устраивали концерты
самодеятельности, проводили собрания по торжественным
дням (например, в день Красной Армиии приходили
с заставы и говорили речи на русском языке, при
этом Мари часто привлекали переводить на финский
язык).
Школа, после переезда в другой дом,
была намного ближе к дому Мари, чем прежняя. Хозяином
дома был Яскеляйнен, его жена девушкой какое-то
время жила в доме родителей Мари в работницах.
Учителя в школе часто менялись,
их обычно направляли после оконча-ния педагогического
училища в деревенскую школу на практику. Одно
время учителем в деревне Кальяла был Вальтер Суни,
будущий известный артист и театральный деятель
финского театре в Петрозаводске. Когда при нем
в школе ставили спектакль, то он играл одну из
ролей. Интересно, что постановкой этого спектакля
руководил не он, а Мари. При чтении Мари роли
он хохотал, она его за это ругала, а он объяснял,
что уж очень она смешно меняет голос (подтверждаю,
что актерских данных у мамы никаких не было).
Ставили в школе и спектакли типа опер, поскольку
в деревне у многих были хорошие голоса и любили
петь. В одном из таких спектаклей, в роли мамы
Анни приходилось много петь. Роль ее сына исполнял
один из подростков. Еще совсем недавно он получил
нахлобучку от Анни за то, что обижал ее младших
братьев. Та ему при этом пригрозила, что если
еще тронет ее братьев, то может искать другую
дорогу в школу (которая шла мимо их дома). Теперь
мальчик ворчал, что ей бы не роль мамы исполнять,
а мачехи.
Недолгое время работала учительницей
в деревне Нелли Пегман. Она боялась одна ночевать
и к ней часто ходила спать Анни. Пегман также
позднее будет жить в Петрозаводске, где в годы
репрессий арестуют ее мужа Руско (также известного
театрального деятеля) со всеми вытекающими из
этого последствиями для его семьи.
Среди местных жителей не было коммунистов,
кроме тех, которые пришли после гражданской войны
из Финляндии, поэтому в деревню часто присылали
агитаторов из Петрограда (слушателей совпартшколы,
где обучались на финском языке) или из райцентра
Парголово. Чаще всего сельсовет их направлял на
квартиру в дом к матери Мари. За их содержание
платили, но прибавлялось хлопот по их содержанию,
чаще приходилось ходить в магазин в Белоостров
за 7 км (впрочем, это не считалось большим расстоянием,
маршрут был привычным).
Агитаторы, в частности, занимались
организацией демонстраций в праздничные дни, например,
1 Мая ("Vapun paiva" по-фински). Vappu
- Ваппу, кроме того, еще и женское имя. У матери
Мари, которая во время демонстрации занималась
хозяйственной работой, агитаторы спросили, почему
она не отмечает праздничный день. Та отшучивалась,
что будет праздновать Вапун день, если будут праздновать
также Кристинин день (её звали Кристиной).
При отъезде агитаторам характеризовали
деревню Кальяла, как "медвежий угол".
И они (Антти Тикка из Туутари-Дудергоффа,
Мериляйнен из Мурманска и др.) потом с удивлением
отмечали, что жители здесь оказались более культурными,
чем где-либо. А одна пришлая русская девушка так
отозвалась о деревне Кальяла: "У вас городская
деревня, а я из деревенской деревни". Что
такое "деревенская деревня" Мари поймет,
когда позднее приедет на родину своего мужа -
в отдаленную уральскую деревню Соломаты Пермской
области.
***
В деревне шумно справлялись свадьбы.
На них приходили, как званые, так и незваные гости
со своей деревни и с соседних деревень.
Ранее существовал целый ритуал подготовки
к свадьбе. Начинался с того, что пастору в контору
(когда еще действовала церковь в Белоострове)
подавали заявление на венчание. Это была как бы
помолвка, молодые обменивались обручальными кольцами
(kihla sormus). После этого в церкви два воскресенья
подряд были оглашения о предстоящем событии на
тот случай, если у кого-либо будут возражения
против венчания. На третье воскресенье можно было
венчать и справлять свадьбу.
Маленькую свадьбу справляли в доме
невесты, а большую свадьбу в до-ме жениха. На
свадьбе гости кидали деньги в решето, покрытое
шелковым платком: молодежь по 20-25 руб., а взрослые
побольше. Чтобы подзадорить других, крестные отцы
обычно кидали деньги по многу раз.
На проведение свадьбы магазин давал
продукты в долг, знали, что с ними расплатятся
деньгами, полученными от гостей. Иногда денег
собирали так много, что кроме того их хватало
на покупку коровы.
Невеста одаряла гостей подарками,
при этом близкие родственники по-лучали подарки
поценнее, другие поскромнее, например, головные
платки. Этих платков покупали целый рулон и у
невесты уставала рука их рвать.
Последняя свадьба в деревне, на
которой присутствовала Мари, была свадьба ее троюродного
брата и друга Ивана Толппа. Его невеста (Кайса)
была из деревни Uusi Kirkko, через которую проезжали
по пути в Петербург. Мари принимала самое активное
участие в проведении этой свадьбы, являясь одной
из трех хозяек (emanta). Хозяйки готовили еду.
В кормокухне в больших котлах варили мясной суп
и компот. Им привезли мешок муки, масло, специи
и хозяйки всю ночь пекли маленькие булочки. Мари
месила тесто, а ее тетя добавляла в тесто то одно,
то другое.
Учитель школы Вальтер Суни вызвался
составить ночью компанию хо-зяйкам, но его бодрствование
кончилось тем, что он уснул на полу с головой
на пороге. Утром установили большие столы, на
которые заранее поставили тарелки с нарезанной
колбасой, сыром. Народу было так много, что кормить
пришлось в три смены.
Чай пили из больших самоваров (которые
в деревне были почти в каждой семье). Танцевали
в сарае. Мари также приходили приглашать на танцы
и она, разгоряченная работой, раздетая бегала
через двор в холодный зимний день в сарай. Кончилось
тем, что по окончании свадьбы она осталась с сильной
ангиной.
Иван с женой построили себе небольшой
домик, где и жили до выселе-ния жителей деревни.
Здесь у них родилось двое сыновей - Тауно и Суло.
Эти мальчики любили заходить в гости в соседний
дом к матери Мари, ко-торая часто пекла пироги.
Тауно обычно садился на скамейку и объявлял, что
его брат хочет пирога (Sulo tahtoo piirakkaa).
Но не отказывался от пирога и сам.
РАБОТА В "ЛЮДЯХ". ЗАМУЖЕСТВО
В последние годы жизни дома, Мари
подрабатывала зимой в Ленинграде, нанимаясь домработницей
к разным людям. Работала, в основном, по три дня
в неделю, в остальные дни занималась продажей
своего молока, которое ей привозили до Белоострова.
Но работала "в людях" и более длительное
время.
Одно время была в семье двух сестер
евреек, которые имели свою шляпную мастерскую.
С ними еще жил их племянник, владелец магазина
по продаже изделий из золота на Невском проспекте.
Прежде у этой семьи было 7 комнат на 3 человека
и огромная ванная (где Мари ночевала). В начале
уплотнения у них отняли 2 комнаты, в одной из
которых поселилась студентка. Мари делала для
хозяев большую стирку, мыла посуду и т д. С мытьем
посуды были сложности, так как в соответствии
с их вероиспове-данием были отдельные столы и
посуда для мяса (свинины не ели), рыбы, молока
и их нельзя было путать. До нее у них работала
ее двоюродная сестра Мария Репонен, так она им
не угодила: недостаточно точно сооблю- дала требования
в отношении использования посуды. Мари они были
довольны, видно, она больше вникала в эти тонкости.
В этой семье очень любили чеснок, из-за чего Мари
почти ничего не могла есть. Питалась в основном
булочками и молоком, которое в семью приносила
ее тетя Анна (сестра ее матери). Эта тетя и устроила
своих племянниц на работу в эту семью. Мари поразила
хозяек знанием Старого Завета (его евреи также
признают), цитаты из которого она приводила, когда
сестры начинали ссориться между собой, что было
довольно часто (Мари дома читала библию, когда
укачивала в детстве младших братьев).
Потом она работала в семье хормейстера
театра (и церкви). Там она слышала замечательное
пение в хорошем исполнении. Некоторых песен потом
ей не приходилось слышать десятилетиями. Оказалось,
что они были на стихи Есенина, на чьи произведения
многие годы был наложен запрет.
Одну из ее хозяек звали Зоя Ивановна Соколова.
У нее она жила подольше. На ее попечении было
трое малолетних детей, также делала разную работу
по дому. В то время в Петрограде жили очень скученно.
Так, "хозяева" занимали одну большую
комнату, где, включая Мари, находилось трое взрослых
и трое детей, кухня была общая на три семьи. Когда
она уходила с этой работы, на ее место взяли девочку
из Псковской области. Мари заметила, что при полоскании
белья девочка все выворачивает наизнанку и на
вопрос, зачем она это делает, та ответила: "А
что хозяйка скажет, если в швах вши остануться!"
Рассказала хозяйке, та смеется - этих насекомых
у них не водилось.
Позднее в этой же семье работала
ее сестра Анни. Хозяева потом уст-роили Анни работать
на обувную фабрику "Скороход", где и
сами работали.
Но на заработанные нелегким путем
деньги Мари ничего себе купить не могла. Так,
к ней регулярно приходил брат Туомас, который
учился в школе в Ленинграде и которому требовались
деньги на обеды ("эту неделю в долг обедал,
а в следующую неделю, вероятно, не дадут").
То приезжала из деревни сестра Анни и говорила,
что надо купить коровам сена, а денег нет. Таким
образом, заработанное "в людях" уходило
на семью в деревню. По окончании работы только
и привезла домой обнову - платье, ткань на которое
подарила хозяйка, а сшила ее мать.
***
В 1926-1927 годах на заставе у деревни Кальяла
служил младшим ко-мандиром мой будущий отец Семенцов
Василий Иванович 1904 года рождения (13.02.04),
на три года старше Мари. Родом он был с отдаленной
уральской деревни Соломаты Пермской области. Им
было закончено воинское одногодичное училище,
которое находилось у ст. Александровка (Ленинградской
области) в большом двухэтажном кирпичном доме
с часовым у ворот. Жители деревни Кальяла обычно
проходили мимо этого дома, когда шли на станцию.
Первая встреча моих будущих родителей
произошла на поле. Мари косила и отбивала косу,
а он проходил мимо. Остановился, сказал, что это
не женская работа, взялся помочь (работа привычная,
сам из деревни). Потом как-то пришел к ним домой,
что-то сделал по хозяйству, играл с ее младшими
братьями и сестрами, чем им очень понравился (изображая
медведя, носил их на спине). У него у самого было
дома четверо младших братьев и сестер (и двое
старших). Однако, вскоре их встречи (случайные,
на ее взгляд) прекратились, так как Мари уехала
в Ленинград на заработки, а его за это время перевели
служить в другое место, потом была демобили-зация
и он уехал домой на Урал.
Прошло два года, и все это время он был в переписке
с сестрой Мари - Анни, узнавал у нее, как живет
Мари, посылал ей приветы. Наконец, Анни настояла,
чтобы Мари ему написала.
Кончилось тем, что в 1929 голу он
приехал за Мари и они уехали вместе. У каждого
было только по чемодану в руках. С этого началась
их семейная жизнь. Когда через длительное время
Мари приехала навестить родных, ей сказали, что
вскоре после отъезда ей было послано письмо о
том, что она может взять "свою" корову.
Но письма этого она не получила, корова была заколота,
мясо продано, а деньги, конечно, разошлись на
нужды семьи.
Мари ушла из дома с пустыми руками,
но зато с большим житейским опытом по ведению
хозяйства, сноровкой и навыками в разных делах.
Когда с ней позднее познакомились ее свекр и свекровь,
то они отзывались о ней, как о "ловенькой"
(местное выражение от слова "ловкая"),
это была лестная похвала женщине. И мама слышала,
как свекр о ней кому-то говорил, что она все умеет
делать.
Иногда (редко) у мамы спрашивали,
почему она вышла замуж за русского, а не за местного
финна. Трудно на это ответить однозначно. В деревне
молодежи становилось все меньше, кто уехал на
заработки в города, кого арестовали, и она стала
чувствовать бесперспективность для себя дальнейшей
жизни в деревне. И от работы по хозяйству появилось
постоянное чувство усталости. После замужества
выяснилось, что причиной усталости был начавшийся
процесс туберкулеза легкого, как результат многолетней
непосильной и непрерывной работы без какого-либо
отдыха. Может быть, на ее решение повлияло и то,
что мой отец совершенно не употреблял алкоголя
(но курил), тогда как многие местные ребята были
любителями выпить. Еще подростком мой отец со
своим младшим братом Тарасом, глядя на своего
отца и старшего брата (любителей выпить) решили,
что когда вырастут, пить алкоголь не будут и покажут,
что жизнь можно устроить иначе, без выпивки. У
моего отца это получилось, не знаю, как у его
брата Тараса (оба погибли в Великую Отечественную
войну).
Какое-то значение имела и многолетняя
настойчивость отца и, видно, еще что-то, что является
решающим, когда девушка отдает предпочтение кому-то.
Обстоятельства сложились так, что они поженились
и через девять лет стали моими родителями (до
меня у них было трое детей, двое из кото-рых умерли
во младенчестве).
Мой отец увез мою маму в 1929 году
из деревни Кальяла и там же, в том же доме, оставил
свою семью (жену и двух дочерей) через 12 лет,
когда ушел на фронт. Удивительно здесь то, что
уже и деревни Кальяла не было (была разрушена
после выселения всех жителей), но мамин дом сохранился
(сохранилось 2-3 дома от пятикилометровой деревни)
и в нем мы поселились, когда отец по работе неожиданно
для себя оказался (с семьей) на родине своей жены
(об этом я напишу в свое время).
***
За русского (или украинца) вышла
замуж и двоюродная сестра мамы, младшая дочь ее
дяди Павла Репонен - Элида. Мамина сестра Анни
носила (в Белоостров) этим молодоженам молоко
и рассказывала, что муж "души не чает"
в своей молоденькой красавице жене. Он любил делать
ей подарки, чем она была неизбалована дома, вырастая
при злой мачехе. Она всякий раз радостно удивлялась
подарку и спрашивала своим нежным голоском: "Это
мне?" - "А кому же еще!".
Муж Элиды (ее стали звать Лидой)
был политруком (Лановой) и его начальство крайне
неодобрительно отнеслось к его намерению жениться
на финке. Когда все же это случилось, то его в
наказание понизили в долж-ности. Позднее муж увез
Элиду к своей матери на Украину. Здесь у них родилось
двое детей: сын Леонид и дочь Лариса.
Также в очень молодом возрасте вышла
замуж и старшая сестра Элиды - Мария. Ей даже
фамилии не пришлось менять, его фамилия также
была Репонен и звали его, как ее отца - Павел.
Он был односельчанином. Ее отец выстроил им дом
на своей земле. Было у них двое детей: девочка
Пертту и мальчик Эдвард. Однако, через несколько
лет муж умер, а в тринадцатилетнем возрасте умерла
и дочка (мамина младшая сестра Тююне была на ее
похоронах). Трудное было детство у Марии Репонен
из-за злой мачехи, печально началась ее семейная
жизнь и финал, к сожалению, будет не лучше, как
и у всех других членов ее семьи: у ее отца Павла
Репонен, ее брата Каапре и у сестры Элиды (об
этом напишу позднее).
|
